"Когда вы спите, тогда вы снова сливаетесь со вселенной. Поэтому так много блаженства во сне."
Ошо. Книга Тайн.


Dane Dehaan
Мое имя выговорить несложно - Роберт Уэйн. Мне уже 21 год. Я Гипнос - бог сна в греческом пантеоне, поэтому моя жизнь не так проста. Хотя, мне нравится в этом мире тусоваться с моей мрачной семейкой, деля с ними жизнь, а еще читать, коллекционировать-смотреть фильмы и любить Гермеса и я стремлюсь узнать все о нашей настоящей сущности.
Я умею управлять снами, вводя-выводя все увеличивающееся число людей в состояние сна и регулируя то, что они видят, служить ловцом снов, а также немножко вводить в гипноз, хотя пока у меня получается только успокаивать (что, в прочем, от меня ни капли не зависит), а еще весьма неплохо могу ставить карандашики и ручки на колпачок в вертикальное положение и проводить прямые без линеечки.

hello darkness, my old friend,
i've come to talk with you again,
because a vision softly creeping,
left its seeds while I was sleeping,
and the vision that was planted in my brain
still remains
within the sound of silence.

Оливия Шоу (Грейс), по образованию психиатр, по жизни психолог, почти 20 лет принимает пациентов у себя дома, чем зарабатывает неплохие деньги. Увлекается икебаной, любит пурпурный цвет. Как любой психолог, умеет внимательно слушать и задавать исключительно правильные вопросы.

Стивен Шоу, автогонщик, участник чемпионата мира по гонкам в классе Формула-1, в лучший год своей карьеры  выиграл 24 из 30 гонок, включая Гран-при Великобритании. Коллекционировал автомобили, проданные впоследствии женой. Слушать не умел, зато владел уникальной реакцией и острым умом, которые его, в прочем, не уберегли от травмы во время гонки в его 35 лет. На следующий год Стивен Шоу убит во время перехвата: по данным СМИ он украл в общей сумме два с лишним миллиона долларов и пытался скрыться, но получил пулевое ранение, автомобиль потерял управление, выехал на встречную полосу и врезался в бетонное ограждение. Причастность жены доказать не удалось.

Оливия, оставшись с двухгодовалым ребенком на руках, была вынуждена распродать почти все имущество, которое не изъяли во время судебных экспертиз, и купить дом в сотне километрах от предыдущего места жительства. Сменив работу, она начала новую жизнь и полностью отдалась воспитанию сына Роберта.

Первые годы своей жизни Роберт чаще проводит дома, чем где-либо еще. Его прозрачно-голубые глаза с детства отдают каким-то меланхоличным унынием и даже пронзительным отчаянием, которого сторонятся как дети, так и взрослые. Замкнутость и мальчишеская угловатость вкупе с недетскими мыслями отталкивают сверстников (что продолжится и в школе, а затем и в колледже), зато привлекают внимание его матери, которая с любопытством врача помогает мальчику по максимуму развивать его навыки и способности. Роберт очень быстро учится читать и писать. Математику он понимает исключительно интуитивно, абсолютно не улавливая теорию и формулы и вычисляя только ему одному понятным способом. По сути, вопрос необходимо задать ему в лоб, чтобы он ответил полно и четко, в ином случае он будет молчать. С раннего возраста Роб проявляет интерес как к разным наукам, так и к искусству: он много рисует, слушает музыку в любом ее проявлении. Больше всего остального его увлекает кинематограф: мир через киноленту он любит гораздо больше, чем мир из окна. Уже в этот период Роберт избегает живого общения и чувствует себя неуютно в шумных местах, теряется и порой даже начинает паниковать.

Ключевым моментом его жизни, пожалуй, становится встреча с Зиа и Маркусом. Ничем не примечательная, она меняет жизни каждого из них: с первого же дня их знакомства они не расстаются и делят все, что ни происходит, на троих. Они узнают себя - об их неразлучной, неспящей, ненормальной компании узнает вся школа, а впоследствии и весь район. Дополняющие, а затем и незаменимые друг для друга. Уравновешенный и бесконфликтный Роберт в их золотом трио - элемент спокойствия, благоразумия и ответственности. Он много читает, действительно очень много. Отлично учится. Больше других предметов его увлекают те, где нужно думать, размышлять, строить логические цепочки. Учителя относятся к нему двояко: он неглупый, что уж там, умный и любознательный мальчик, но, черт возьми, какой же он раздолбай.
Постоянные авантюры, драки, желание попробовать все, абсолютно все - они же просто хотят жить, знать свободу, ценить каждый час своей жизни и проводить его с удовольствием. Они ни о чем не жалеют. Они ничего не скрывают. Между ними все на виду, они знают друг друга так, как знают самих себя.

С Маркусом они братаются на крови, а уже через год становятся братьями на бумаге: мать Роберта выходит замуж за отца одного из самых близких ему людей, и даже когда они разводятся, Маркус и Роберт остаются лучшими друзьями, родственными душами, братьями, больше, чем братьями. Они делят одну фамилию, один день рождения, одни заботы, единственную девушку в их пока еще недолгой, но такой насыщенной жизни. Зиа становится их сестрой, женой, матерью, всем, это женское проявится в ней не сразу, но с первого же класса школы и на всю жизнь братьев эта девочка становится той, ради кого можно сделать все, что угодно, пойти на любые риски, ведь она та, кому можно доверить любой секрет, любую мысль, в прочем, теперь они делят все материальное и эмоциональное на троих.

Незаметно эти трое становятся взрослее, и в какой-то момент Роб так неожиданно замечает, что Маркус стал гораздо выше него самого, у него выделились скулы, этот "волевой подбородок", немного завидует - по-белому. Он знает и видит, что Маркус красив, но это говорится поначалу со смехом, как-то смущенно, нелепо. Пока у парней ломаются голос и принципы, у Зиа затираются коленки и локти, становятся округлыми бедра и грудь, Роб отмечает, что она собирает волосы, красит губы, которых хочется коснуться, поцеловать; они уже не дети, их знакомство - изучение друг друга и мира вокруг, все меняется, кажется новым, но неизменным всегда останутся преданность и привязанность.

"У нашего одноклассника был день рожденья, он позвал нас к себе. Родители свалили. Там была толпа народа, я много кого не знал, но все знали меня, да что там, о нас все всегда знали. Кола с чипсами, начос, ну, да, может, принес кто-то что-то, но не могу сказать, что все поголовно пили, курили или нюхали. Я выпил, но немного. Да. Боги, да обычная вечеринка, ничего такого. Я даже не видел, что кому-то стало плохо, а у Теда всегда было слабое сердце, я помню, он не ходил на спорт. Я вообще был с Зиа. Мы разговаривали. Какая разница, о чем? Мы... Я немного повздорил с Маркусом. Нет, мы сейчас нормально общаемся. Какая к чертям разница, разве это имеет отношение к делу?" - Роберт вскинул голову, пронзая человека перед ним ледяным взглядом. "Мы оба психанули. Драк не было. Я развернулся и ушел к Зиа. Тогда я был немного на эмоциях, мы с ней разговаривали, а потом началось что-то странное. Я не знаю. Не помню, правда. Помню, что эта шлюха Луиза сношалась со всей бейсбольной командой. Помню, как Питер и Лана подрались. Нет, я их не остановил. Не знаю. Все словно с ума посходили. Я не видел, что Теду стало плохо, разумеется, я бы вызвал скорую. Нет, мне нечего добавить. Хорошо, позову".
Венцом этой странной истории стало то, что все, кто находился в тот момент в доме, уснули. Даже нет, просто вырубились - каждый в том месте, где стоял. А, когда проснулись, нашли труп парня, у которого "было слабое сердце". Разумеется, всех повезли в участок.
Роберт, Зиа и Маркус могли сказать чуть больше остальных, поэтому и продержали их, кхм, тоже чуть дольше. Доказать ничего не смогли. Роб и Марк помирились - как-то без слов, без этих ненужных "извини", само собой, как всегда, была ссора и черт с ней - здесь они снова держались друг за дружку психологически, цепляясь друг за друга взглядами на заседании, но не скрывая ничего во время производственного процесса. Они же не были ни в чем виноваты, никто из них. Пока вечером Маркус не сказал им двоим: "Кажется, я его убил".

Постепенное раскрытие способностей, долгие часы поисков информации, магия, эзотерика, религия. Они прячутся в библиотеке, оставаясь там на ночь. Доходят до двадцатых страниц гугла. Общаются со специалистами, шарлатанами, гадалками, фокусниками, учеными, священниками; по крупицам собирают информацию, пока не улавливают суть: они не люди.
А дальше как в супергеройских фильмах. Они учатся этим управлять. Это жутко, но не страшно. Они - тьма. На них не смотрит солнце. Под покровом ночи они творят такое, от чего у других встали бы волосы дыбом.
Они узнают новых себя.
Вероятно, из них троих ему приходится легче всех. Но, где бы он ни появлялся, люди начинают вести себя так, словно под лошадиной дозой успокоительного. Он проходит вдоль ряда - и склоняются головы, раскрываются в приступе зевоты рты, опускаются руки. Люди становятся мирными, равнодушными, сонными. Его сонное царство прекрасно восполняет буйство красок, приносимое Зиа и Маркусом. Зиа - хаос переплетенных мыслей, эмоций, ярко и громко. Маркус - еще более глубокая тьма, но резкие всплески агрессии: он с возрастом становится вспыльчивее, а с развитием божественных способностей еще и жестче. Роберт видит это со всей свойственной ему проницательностью, и относится к этому всему двояко, тем более, сам он критически оценивает свое состояние и понимает, что с ним самим что-то не так. Вечный ноябрь в душе. Его ночи длиннее дней во много раз, все живое стремится уснуть как можно скорей и впасть в долгую, долгую спячку. В нем осенняя тоска, тянущаяся, беспробудная, с мешками под глазами и замедленными жестами. С Робертом хочется либо пить чай под пледом и рыдать ему в плечо, либо в хламище бухать до потери сознания. Это побуждение не доходит до действия, потому что еще больше в присутствии Роберта хочется провалиться в сон и позволить ему колдовать, вызывая перед закрытыми веками чудные сны. В снах Роб видит свою греческую суть, маковое поле, утонувшее в сумерках, и тоска, с которой он просыпается, порой не стоит того, чтобы просыпаться вообще.

Затем было это безумное решение. Зиа и Роберт высыпали в себя по целому флакону таблеток. Перед тем, как отключишься окончательно, ощущаешь, как это едкое, разрушающее изнутри сгрызает желудок и стягивает поджелудочную так, что хочется разодрать себе горло, но руки уже не поднимаются, и, если поначалу еще можешь говорить, то потом не можешь ничего, потому что тело уже не в твоей власти, затем тебя покидает рассудок и последним - сознание. Роберт и Зиа покончили с собой, держась друг за дружку и Маркуса до последнего, но веря, что он, Маркус, вытащит их с того света. Они не сомневались ни секунды: Роб был абсолютно спокоен, и ситуация казалось такой будничной, словно он каждый день глотает по такой стопке колес. Зиа смеялась. Роб рассматривал упаковки всего того, чего они наглотались, пока глаза не покрылись сеткой из зеленых и фиолетовых пятен. Сам Роберт не уловил момент потери сознания и не видел ни всей жизни перед глазами, ни света в конце тоннеля - он просто выключился, а потом включился. Постепенно, словно его выталкивали из крепкого сна. Маркус спас их души, но взамен смерть унесла жизни их соседей, потому что ее не обманешь. Но они радовались, как дети. За исключением неприятностей с желудком, конечно.

Они развивали способности, читали, учились, применяли теорию на практике. Теория объясняла. Они поняли, почему их жизни складывались так, а не иначе. Почему их так тянет друг к другу. Практика стала действенным учителем. Весьма опасным, но очень полезным. Какие-то сумасшедшие ночные вылазки. Ночь - их мать. Это время, когда они могут все. Они боги.
Их "божественное я" стало проявляться сильнее по мере проявления способностей. Они стали меняться в стрессовых ситуациях. Те качества, в которых их было комфортно, приумножились в десятки раз.
Описывая нынешнего Роберта, самое необходимое, что нужно сказать – это то, что постепенно, но неизбежно он погряз в малоэмоциональной меланхолии. Сохраняющий спокойствие и благоразумие при любых обстоятельствах, всегда вдумчивый, уравновешенный, усердно доводящий любое дело до конца, он создает впечатление уставшего от жизни интеллигента, пока не показывает себя, под влиянием Маркуса и Зиа, со стороны авантюриста, жадного до чужих эмоций, или, под влиянием собственного асоциального детства, такого имморалиста, плохо понимающего, когда его поведение становится грубым. Несмотря на развитую эрудицию и склонность к быстрой адаптации, Роб все еще блистает подростковым ослиным упрямством, совершенно не умеет признавать свои ошибки и в некоторых, пусть и очень редких случаях может быть весьма агрессивен. От раздражения до злости путь довольно длинный, но в гневе Роберт страшен. Злиться парень вообще не любит, но делает это мастерски, долго остывает, да еще и злопамятен и мстителен. Мстить может красиво и изощренно, но никогда – открыто. Боится боли, дорожит своей шкурой, но, в силу нехватки собственных эмоций и перманентного ощущения скуки, алчен в том, что касается этого самого уровня морали и чувств, поэтому в теории способен на что угодно, особенно при поддержке Маркуса и Зиа. Роб - обладатель редкого сочетания сухой циничности и живой, яркой мечтательности, что позволяет ему находиться на одной волне с его личными Безумием и Смертью. Компания, конечно, собралась темная. Более того, страшная. Заканчивающая свои вылазки тем, что умирают мирные люди.
Роберт помнит, как они пытались поддерживать разговор, когда закапывали препода.
А еще помнит мрачный и такой усталый взгляд Маркуса, когда эмоциональная вспышка закончилась тем, что перед ними умерла женщина с ребенком на руках.
Колкие, шутливые комментарии Зиа, казались такими едкими.
Они ведь никогда не были жестокими, никогда не были кровожадными. Когда это все переступило границы?

Тем временем они оканчивают школу. Идут, разумеется, в один колледж. Помимо него - подработка. Посмотрев огромное, колоссальное количество фильмов, говоря репликами персонажей и повторяя их действия, Роберт грезит о карьере в кинематографе, но пока может разве что менять ленты на посту киномеханика в небольшом городском кинотеатре. Работает там он ночами, не пропускает ни одного фильма, постоянно носит откуда-то фильмы домой, достает старейшие и редчайшие ленты и устраивает домашние показы в их уютной квартире: ребята понимают, насколько удобно жить вместе, и снимают пространство под крышей - их собственный уголок, куда нет доступа людям извне. Исписанные и изрисованные стены, хламовник его пластинок, лент и дисков, книг, странных предметов и артефактов, которые безостановочно приносит Зиа, очаровательное растение в горшке, которое они так и не смогли идентифицировать и ласково именуют "Хуйней", и выход на крышу, где можно спать в ясные ночи. Теперь они мечтатели; в одной квартире делить жизнь еще проще.

Первый их донор, вопреки здравому смыслу, был тоже общим. Не понимали, что происходит, накинулись на него втроем, высосали все живое, убили. Решили больше так не делать, пока Зиа не сорвалась. Перепалка, закончившаяся тем, что Роберт констатировал жизнь донора Зиа, а, следовательно, относительную безопасность человека, если быть осторожным.
Для Роберта донорство - процесс безжалостный, ориентированный на разовое получение сил и отсутствие привязанности к одному человеку.

К людям вообще у Роберта всегда было отношение особенное. Усугубившееся после проявления способностей. Вышедшее вперед, когда божественная суть стала развиваться. Роб закрыт от людей в своем тараканьем инкубаторе и смотрит на людей через призму собственного горделивого «эго», ставя свои интересы (и интересы его небольшой семьи, потому что "мы одно") выше интересов остальных и человечества в принципе, что довольно странно, потому что перелатанный тонкий строй его души по-прежнему тянется к элементарной потребности быть любимым. Роб умеет убеждать и склонять на свою сторону, но в том, что касается чего-то более личного, старается избегать серьезных отношений. Он ограничивается кругом тех, кому доверяет так же, как себе самому, в остальном же пресекает все, что требует откровенности, строит стену между собой и миром, подтверждая на каждом шаге свою маниакальную потребность ограждать себя от других людей и быть признанным и любимым теми, к кому привязан сам. Эта стена между ними и остальными рождает ощущение нахождения в зоопарке. Роб не причисляет себя к биомассе. Это не раздражительность и презрение, свойственные его близнецу, нет, отнюдь, он любит людей. Он любит смотреть на них. Он обожает за ними наблюдать. Подпитываться их эмоциями. Их бодростью, энергией, яркими чувствами. Но сломать эту стену не стремится, потому что знает, что это чревато последствиями, о которых он будет жалеть.

Жалеть - потому что у их троицы появляются секреты.
Чем дальше в лес, тем больше у каждого из них тайн, в которые он(а) не хочет посвящать остальных. Со стороны Роберта такой тайной стал Корво, скрывающий поначалу свою божественную суть, поэтому Роб еще долгое время считает его человеком. Встречается и привязывается, как-то совсем неожиданно и непонятно, совершенно не так, как к Маркусу и Зиа, но ничего не может с этим поделать, поэтому тянется к Корво, как мотылек к свету: к его улыбке, рукам, характеру, к этой общей солнечности и энергичности, которых у него не отнимать. Поначалу теряется, сомневается, но со временем окончательно влюбляется, что, само собой, вызывает негатив со стороны Маркуса и Зиа, пока они одной ночью не объясняются друг перед другом.

Как нас нашли: Лисса привела
Связь:

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

поттер III поколение

Словно кино без звука.
Наверное, это можно назвать случайностью. То, что коридор относительно пуст. Что Пьюси находится в нем с друзьями, из-за которых он со всеми этими жестами и раздутым самомнением занимает больше пространства физически и морально, чем когда он один. То, что Харпер совсем одна и, к своему счастью или несчастью, остановилась и зачем-то посмотрела на него. Роберту этого было более чем достаточно. Их глаза встречаются: девушка застывает и уже не может отвести вмиг потерянный, кажется, обреченный взгляд, а Роберта несет, он снова не может остановиться, как не может уже на протяжении многих месяцев с перерывом разве что на летние каникулы. Лицо так театрально, так неестественно и от этого жутко принимает выражение болезненной ухмылки, такой, выверенной годами, отработанной до той планки, когда терять уже нечего и все возможные слова застревают в горле. Он улыбается едко, как улыбаются люди, знающие что-то постыдное, непотребное; вся его манерная жестокость в какой-то момент будто сосредотачивается именно в этой тонкой улыбке, способной разрезать девичьи мечты, надежды, кромсать сердца, останавливать время. Он улыбается не как хищник, нет, он сам по себе совсем не хищник, он не питается ни мясом, ни эмоциями, ни чужой грязью: он давится взаглот своей, ему себя хватает и больше не надо, наверное, это называется самодостаточностью. Человек на восемьдесят процентов состоит из воды; Роберт - на восемьдесят процентов состоит из кислоты, желчи и грязи.
Пьюси кренится вперед и делает первый шаг навстречу Харпер. Первый, второй, третий, мимо картин и подсвечников, под ухмылки и пошлые комментарии его компании. Останавливается прямо перед девушкой, сложив руки в карманах.
- Привет, дорогая. Ты совсем одна. Твои друзья-хаффлпаффцы снова тебя кинули? На Рождество? Что, посчитали тебя фриком и не позвали отмечать? Какие же они после этого друзья. То ли дело я, верно? Я всегда рядом.
Зачем, почему он лезет в ее жизнь, Роберт толком сказать не может, как не может и перестать это делать. Она не первая, она не последняя, столько их - тонких сахарных девочек, с детскими оттопыренными губами, которые они кусают так зазывающе, с волосами из лучей солнца и маленькими ладошками.
Рождество уже через неделю. Сегодня официально последний день занятий, после чего начинаются каникулы. Оживление в Зале и спальнях, нетерпеливое ожидание свободного времени – Хогвартс последние несколько дней словно пропитан рождественской атмосферой, и, честно говоря, Пьюси это нравится. Рождество – его любимый праздник. Поскольку День рождения он никогда особенно не праздновал, на Пасху матушка обычно уезжала в Нормандию и он оставался в доме с отцом, а День Благодарения проходил чересчур шумно из-за кузин, Рождество осталось единственным праздником, который он ждал каждый год, а детские воспоминания оказались слишком прочными, чтобы быть сломленными первыми мрачными годами в Хогвартсе. На это Рождество он пригласил друзей в свой загородный дом, но первые дни каникул Роберт остается в Хогвартсе, а, значит, будут попойки, будут пьяные песни, пошлые игры; Пьюси без понятия, что учителя хотят от озабоченных подростков, отпуская их в Хогсмид и не наблюдая за тем, что творится в спальнях. Мысль о том, что надо бы выбраться в Хогсмид, приходит ему в голову только сейчас, и она ему нравится. Пьюси на секунду словно забывает о Бланш и оборачивается к подошедшим друзьям:
- Завтра пойдем в Хогсмид. – он вскидывает руками в картинном жесте и вновь смотрит на Бланш. – Не хочешь присоединиться, детка? Раз твои верные друзья устроили тебе кидалово прямо на Рождество, может, тебе понравимся мы?
Роб счастливо, настолько искренне улыбается и указывает на себя и своих друзей.
- Ты пробовала когда-нибудь вчетвером? Черт возьми, - он подходит совсем вплотную, отделенный от Харпер лишь стопкой книг, и так бережно, так любовно и нежно проводит рукой по ее щеке, - ты выглядишь такой невинной, но, уверен, тебе понравится. Так что?